Экспертный совет Министерства образования и науки утвердил
концепцию преподавания истории России студентам-неисторикам. Ее авторы — группа специалистов Российского исторического общества (РИО) под руководством директора Института российской истории РАН Юрия Петрова. По словам министра Валерия Фалькова, преподавание обновленного курса начнется уже с 1 сентября.
«Хронологические рамки концепции определяются в верхней грани 2022 годом, в нижней грани — временем появления человека на территории России», — говорится в преамбуле к документу. И нет сомнений, что все эти 106 страниц написаны не ради дарвагчайских раннепалеолитических стоянок, а именно ради 2022 года. Или по крайней мере ради последнего раздела «Россия в XXI веке», который точнее было бы озаглавить «О Путине мудром, родном и любимом».
Понятно, что это нарушение всех законов жанра. Не существуют, не могут существовать учебники истории, доведенные до здесь и сейчас. Можно спорить о том, на сколько десятилетий назад надо отступить — на два, на три, но необходимость временно́го зазора — это аксиома. Впрочем, объективности и соблюдения методических норм никто и не обещал.
Наоборот, впечатляет то бесстыдство, с которым в концепции проговаривается представление об истории как об инструменте воспитания гражданина, способного «аргументированно отстаивать патриотическую позицию». Ну и цели курса тоже формулируются вполне откровенно: «на всем протяжении российской истории сильная центральная власть имела важнейшее значение для сохранения национальной государственности», «направленность курса на формирование российского патриотизма обеспечивается приоритетным вниманием к героическим страницам борьбы России за свободу и независимость против иноземных захватчиков, за обеспечение общенациональных интересов и безопасности».
Преподавателям рекомендовано избегать «негативного уклона» и «очернительства», отмечать «по преимуществу созидательный характер деятельности Российского государства».
До сих пор «сохранялся и даже углублялся разнобой» в трактовках «многих актуальных проблем прошлого», пишут авторы. Но теперь есть концепция, а значит, наступят «гражданственность, патриотизм и общероссийское единство». В общем, единая история — для «Единой России». Практически солидный господь для солидных господ.
При этом сам по себе курс местами совсем неплох. Раздел про XVI–XVII века, например, выглядит вполне интересным. Да и некоторые другие тоже.
Базовых недостатков у курса ровно два. Во-первых, в нем много государства и мало человека с его повседневной жизнью. А во-вторых, он ужасающе подробен. Я понимаю, что история у нас теперь царица наук и все физики и химики должны будут минимум два года ее изучать. Но с выражением прочитать вслух стошестистраничную концепцию — это как раз два года и займет. Тем более если, как предлагает преамбула, уходить — чай, студенты не школьники — от фактологии к анализу причин и следствий.
Такое впечатление, что составители впихнули в план все, что знают и любят, чем сами занимаются. Тут и русская силлабика, и «Артаксерксово действо», и Панин со Щербатовым, и отличия Константина Аксакова от его брата Ивана, и круг авторов журнала «Русское богатство», и эволюция финансовой политики при Бунге и Вышнеградском. А поскольку наряду с историей отчества концепция предлагает еще и общемировой контекст, то студентов ждут и страны Черной Африки в первой половине второго тысячелетия, и цивилизации Мезоамерики, и проторенессанс в Италии, и Гоббс с Локком, и Дж. Мадзини с Доносо Кортесом.
Один неглупый человек когда-то сказал, что любая школьная реформа в России должна начинаться с сокращения объема предлагаемого ученикам материала раза эдак в три. Преподаватель истории, руководствующийся новой концепцией, на первых же лекциях неизбежно столкнется с той же проблемой.
Начиная с XVIII века все более ощутимой становится установка на лакировку действительности и то самое предписанное составителями «приоритетное внимание к героическим страницам» российской истории. Кроме того, то там то тут начинает всплывать актуальная повестка: «Глубокие перемены происходили на территории вновь присоединенного Северного Причерноморья, которое получило название Новороссии. Формировался новый регион с многонациональным населением, фактором единства и сплочения которого становились русский язык и русская культура».
Чем ближе к современности, тем заметнее становятся фигуры умолчания. В разделе про XIX век, скажем, очень вскользь сказано про последние годы царствования Николая I — так называемое мрачное семилетие. Они обозначены как «изменения во внутриполитическом курсе России», при этом ни петрашевцы, ни бутурлинский комитет даже не упомянуты.
С XX веком проблем, разумеется, еще больше. Причем среди них есть не только идеологические, но и терминологические (хотя, конечно, тоже не без идейной подкладки). Например, Февральская и Октябрьская революции, а также Гражданская война объединены термином «Великая Российская революция», выплывшим некоторое время назад из недр того же РИО, но до сих пор мало кем из историков используемым.
Но главное, конечно, актуальные вкрапления — те самые, ради которых и затевалась разработка этой концепции.
Вот, скажем, из раздела про 1920-е: «Реализация национальной политики проводилась в том числе в рамках т.н. политики “коренизации”. При ее реализации не всегда удавалось соблюдать баланс между курсом на развитие национальных культур и принципами интернационализма. Во многом она затронула земли, на которых проживало преимущественно русское население, как, например, на территории Донбасса, Новороссии и других областях, которые волюнтаристским решением были присоединены к Украине. В осуществлении “коренизации” имели место проявления формализма, а ее результаты нередко приводили к навязыванию людям чуждых им культуры, языка, идентичности».
О 1920-х годах вообще сказано очень щадяще — по сути, из «плохого» оставлены только «коренизация» и борьба с религией. Впрочем, тут нужно упомянуть об одной хитрости, вшитой в новую концепцию, видимо сознательно. Дело в том, что каждый раздел в ней открывается небольшой преамбулой, а дальше следует перечень основных фактов и понятий.
И преамбула всякий раз оказывается намного более идеологизирована, а в перечне тот же период дается относительно сбалансировано. Так что в перечне кроме антирелигиозной кампании упомянуты и голод в Поволжье, и Соловецкий лагерь особого назначения — знаменитый СЛОН.
Тем не менее в описании советского периода все равно постоянно чувствуется явная идеологическая заданность. Так, «коллективизация деревни, введение всеобщего образования, развитая фундаментальная и прикладная наука» упомянуты в одном ряду, через запятую, как предпосылки ускоренной индустриализации. И это все, что сказано про коллективизацию. Не сравнить с тем, как детально описывается, допустим, НЭП.
Понятно, что с каждым следующим десятилетием этот дисбаланс становится все очевиднее. Но основная проблема все же не в дисбалансе, а в попытке описания советской действительности с помощью методологически беспомощного «с одной стороны, с другой стороны». И дело даже не в том, что прием этот используется для выпячивания достижений и затирания преступлений, а в том, что при таком подходе игнорируется взаимосвязь и взаимозависимость разных сторон единого целого.
Вместо комплексного анализа сложной системы — механическое сложение отдельных, слабо соотносящихся друг с другом частей.
Описание Второй мировой, а особенно ее предпосылок и начального этапа, предсказуемо становится катастрофой. Выясняется, что война началась 7 июля 1937 года после «массированного вторжения японских войск на территорию Китая», а «точкой отсчета для войны в Европе» стал «Мюнхенский сговор». Советский Союз вступил в войну не 17 сентября 1939 года, а «в результате нападения на СССР гитлеровской Германии и ее европейских сателлитов». Пакт Молотова — Риббентропа в преамбуле отсутствует, упомянут лишь в перечне (правда, рекомендовано обратить внимание на «споры вокруг его значения»).
Холокоста, по сути, нет. «Геноцид евреев и цыган» мелькает лишь как предпосылка к гипотетическому «геноциду советского народа», описанному гораздо более подробно. Концлагерей и лагерей уничтожения тоже нет — ни Аушвица, ни прочих.
Зато отдельно прописаны «попытки украинских националистов наладить сотрудничество с гитлеровской администрацией». И разумеется, разоблачение «наиболее известных фактов фальсификации истории, связанных с освободительной миссией Красной армии в Европе».
Выселения народов нет, ждановская идеологическая кампания едва упомянута, антисемитская кампания — то же самое.
В 1960–1970-х «успешно развивалась экономика, доходы от которой направлялись на повышение благосостояния населения и на социальные программы. Полки магазинов наполнились, по крайней мере, базовыми товарами и продуктами. Действовавшая в то время советская система образования считалась лучшей в мире. Тем не менее советская система не была идеальной…» Что же мешало ей стать идеальной?
А вот что: «В стране все решала партия и номенклатура, а реальная роль Советов и их депутатов, вопреки Конституции, сводилась к минимуму. Это предопределило нарастание противоречий, кризисных явлений и общественного недовольства».
Обсуждать это всерьез невозможно. Впрочем, еще красноречивее лакуны. В курсе не упомянуты ни ввод советских войск в Венгрию, ни Пражская весна. Реформы Индиры Ганди и антиимпериалистическое движение в Иране есть, а Будапешт-56 и Прага-68 отсутствуют. Слово «шестидесятники» мелькает, но нет ни Евтушенко и компании, ни «Нового мира». Нет Сахарова и Солженицына. Разумеется, нет Бродского.
А то, что есть, прописано крайне небрежно. Рядом с «лейтенантской» и «деревенской прозой» внезапно возникает «метареализм». Причем вообще непонятно, что здесь имеется в виду — едва ли авторы концепции решили ввести в курс общей истории поэзию Жданова и Парщикова. Между Высоцким и Окуджавой столь же внезапно появляется Митяев, при этом Галича нет вообще. Есть Гайдай, но нет Рязанова.
Горбачевский период дан безобразно. И даже не идеологически пристрастно, а просто по фактам. Нет феномена перестроечных выборов (а ведь кто-то чуть выше сокрушался о недостаточной роли Советов), нет неформалов, возвращенной литературы, «полочных» фильмов, невероятного взлета толстожурнальных тиражей и т.д. Зато есть «поэтапная сдача руководством СССР внешнеполитических позиций» и «вопрос о расширении НАТО на восток».
1990-е описаны публицистическим языком, который уже перестает пытаться замаскироваться под научный. «Засилье иностранной литературы и кинопродукции», «проникновение в Россию зарубежных благотворительных фондов, оказывавших финансовую помощь в обмен на идеологическую лояльность», приватизация «предприятий, создававшихся трудом нескольких поколений советских людей», военные операции «для нормализации жизни» в Чечне.
Вся вторая половина десятилетия умещается в одной фразе: «Болезнь Ельцина и снижение управляемости страной». А потом сразу «назначение премьер-министром РФ В.В. Путина» и «победа над международным терроризмом в Чечне».
Такая вот специальная военная история. СВИ эпохи СВО.
А о последнем разделе, том самом, ради которого все это затевалось, сказать в общем-то и нечего. Если коротко, внутри страны последние 23 года все было замечательно: «восстановление научного потенциала», «пропаганда спорта и здорового образа жизни», «помощь зарубежным странам в борьбе с коронавирусной инфекцией». Иначе, собственно, и быть не могло, ведь даже «в 2008–2012 гг. при президенте Д.А. Медведеве В.В. Путин возглавлял правительство Российской Федерации, оставаясь тем самым у руля страны».
Вот только «большую тревогу вызывал отказ США и НАТО признавать национальные интересы России». Ну и доотказывались в итоге: «Ситуация на Украине, руководство которой превратило ее в “анти-Россию” и с помощью НАТО готовилось к “возвращению Крыма и Донбасса”, привела к неизбежности проведения в 2022 г. Россией специальной военной операции».
Зато теперь Херсон навсегда с Россией.
Про Херсон, честное слово, не выдумка. У меня не хватило бы фантазии для такой диверсии — после 11 ноября закончить тысячесчемтолетнюю историю России словом «Херсон». Ведь мысли всякие сразу лезут в голову, о превратностях исторического бытия и прочем в том же роде. А авторы вот не побоялись. Впрочем, они же с самого начала обещали, что будут давать студентам не факты, а пищу для размышления. Так что все по-честному.
